Пилипец горнолыжный: сиреневый туман и арт-флэшбеки одного катания

Благодаря визиту в Пилипец открыт парадокс некоторых украинских горнолыжных курортов: они дикие и успокаивающие одновременно. Все, что мне так не нравится в Буковеле (и это даже не цены, горнолыжка вовсе не про экономию) — столпотворение на склонах, очереди, лощеная, идеально причесанная, будто только из барбершопа, колония ёлок, навязчивая клубная музыка на подъёмниках, атмосфера какого-то нелепого, давно винтажного гламура — отсутствует либо скрадывается на более «диких» украинских курортах.

Ярче всего это ощущается на Драгобрате, где тебя на фрирайде обгоняют лисицы, а рыси где-то за оврагом тихо поджидают, когда вся эта катательная вакханалия закончится и можно будет взбодрить заблудившегося лыжника иди бордиста. В этом году до Драгобрата не доехали, но меня приятно удивил Пилипец. Сказка «Морозко», лапы у елей дрожат на ветру, синий-синий иней — только волевым усилием я остановила поток банальных ассоциаций. А вот живописные захватили меня в плен с первого подъема — суровые пейзажи Брейгеля и Рериха мирно уживаются с конфетными картинами Шишкина и Левитана, а на закате можно застать несколько минут лесных этюдов Грабаря.

Налюбовавшись брейгелевскими пейзажами, поехала в ёлки за левитановскими. Внезапно встретила там вылитого дюреровского зайца, косившего недобрым лиловым взглядом. От неожиданности я свалилась в сугроб и живо вспомнила кровождадного кроля из «Монти Пайтон и священный Грааль». Сфоткать дюреровскую музу, конечно, не успела. «Ещё чего», — взглядом процедил заяц и умчался в свой еловый сад заячих наслаждений, оставив меня в сугробе наедине со свежей сединой. Проклятые охотники за утренними белками выпили на привале весь егерь, и я решила укрепить дух глинтвейном внизу. Выкарабкалась из сугроба, едва не подавившись собственной лыжей, почесала вниз. А там — настоящая кустодиевская ярмарка на Масленицу. Пестрые гуляния, горячее вино рекой, пляски под Noize MC (прости, Кустодиев, и Шаляпину передай). В панике я захотела обратно к зайцу, но Дюрер дважды не предлагает.

Для меня Пилипец стал бы Нью-Васюками в мире живописи, Монмартром, Арлем и Живерни, умей я рисовать. Но при попытке изобразить дюреровского зайца каждый раз получалось существо в стиле Жоана Миро или Марии Примаченко.

Уютные пустынные трассы между деревьями, растущими вольготно, как щетина у дауншифтера. Простота. Тишина. Консюмерский минимализм. Скромное очарование наших провинциальных вселенных.

Безусловно, Буковель комфортне и безопаснее, Драгобрат — зрелищнее и предвкушающе опасней, а Пилипец на их фоне — как милый, но дворовой котик рядом с изнеженным персом и обманчиво флегматичным манулом. Но это милота, к которой хочется придвинуться поближе и возвращаться почаще.